Пермский областной институт повышения квалификации работников образования

Кафедра гуманитарных дисциплин

Средняя школа №61 города Перми

С.Б.МАКАРОВА

«И БЫЛО СРАЗУ ОБАЯНЬЕ…»

(поэтический мир Марины Цветаевой)

Книга для учителя и организатора внеклассной работы

Пермь 2002

М.И.Цветаева - большой, интересный поэт, яркий представитель эпохи «серебряного века». Судьба Марины Ивановны, её поэзия вобрали в себя весь трагизм эпохи, человеческих отношений. Поэзия Цветаевой позволяет осмыслить художественные искания ХХ века, картину мира.

Искусство М.Цветаевой - это не только творческое, но и духовное наследие, которое оказывает влияние на свободу творческого выбора, на формирование личности. Лирика Цветаевой имеет огромное эмоциональное  воздействие, поэтому материалы данного исследования возможно применять не только на уроках литературы, а также на уроках изо, МХК, музыки, факультативных занятиях и во внеклассной работе отдельными иллюстративными страницами или в комплексе, использовать в качестве раздаточного материала, составлять викторины, литературно-музыкальные композиции, уроки.

В работе использована мемуарная литература, дневники, эпистолярное наследие друзей и современников Цветаевой. Это позволяет увидеть духовную жизнь поэта, личные и литературные пристрастия глубоко и полно.

Наследие М.Цветаевой изучается сегодня многими литературоведами и с разных точек зрения.

Познакомившись с большим количеством трудов специалистов, я постаралась выстроить аргументацию таким образом, что полемические высказывания стали характеристикой неординарности личности Цветаевой, доказательством многомерности её художественного мира.

Поэтическое наследие Цветаевой рассматривается в работе в комплексе и состоит из 2-х частей:

I часть - исследование. Итого знакомства с многочисленной литературой, посвящённой М.И.Цветаевой.

II часть - практическое приложение: разработки внеклассных мероприятий, уроки, викторина.

Если расположить произведения Цветаевой в ряд, следуя хронологии написания, то мы встретимся с замечательными людьми, спутниками цветаевской жизни на разных её этапах, людьми, которые оказали непосредственное влияние на становление поэта М.И.Цветаевой: Лев Львович Кобылинский - друг и первый учитель; Максимилиан Волошин и Константин Дмитриевич Дальмонт, Александр Алексеевич Стахович и Сергей Михайлович Волконский - представитель «Уходящей расы», воплощение аристократизма; Осип Мандельштам, А.Блок, Анна Ахматова, Андрей Белый - поэты, восхищавшие Цветаеву.

Особое место в работе занимают романы в письмах. Цветаева пишет людям, которых не знала, и даже не видела - Александр Бахрак, Райне Мария Рильке; о многом расскажет заочный роман в письмах с Борисом Пастернаком.

В работе прослеживаются разные темы. Тема творчества как служения, тема дружбы и любви, своеобразия личности поэта. История любви Марины Цветаевой и Сергея Эфрона является одной из центральных тем данной работы.

На уроках литературы, посвящённых изучению творческого наследия Цветаевой, можно с помощью данного исследования поднимать следующие проблемы:

·        «Тема русской эмиграции»

·        «Портретная живопись «серебряного века»

·        «Музыка и стихи Цветаевой»

·        «Культура «серебряного века»

·        «Разговор двух поэтов - современников»

На основе представленного материала возможно разрабатывать уроки-концерты, уроки - диалоги, уроки - беседы или разработать цикл факультативных занятий по литературе, посвящённых поэтическому наследию «серебряного века» и провести поэтические параллели:  М.Цветаева и А.Ахматова, Б.Пастернак и М.Цветаева, Цветаева о Блоке, В. Маяковский и М. Цветаева, А.Белый в жизни М.И.Цветаевой. Такие факультативные занятия не только способствуют углублённому изучению творчества писателя, но и создают условия для духовного роста ученика. Учащиеся, посещающие факультативы, в дальнейшем могут стать ассистентами учителя на  уроке.

В целом, работа предназначена для учителя-практика, руководителя кружка, организатора внеклассной работы.

Прошла любовь, явилась муза…                                                                                               (А.С.Пушкин)

     Поэт такого масштаба, как Цветаева, принадлежит всей земле.

     Она для поэзии ХХ века такая же вершина, как Пушкин для Х1Х. Её судьба, её поэзия вобрали в себя весь трагизм эпохи, всю её сложность. Именно Марина Цветаева умела говорить обо всём с такой силой откровенности, как будто пыталась предупредить нас, её потомков, о грядущих трагедиях века.

     Марина Цветаева никогда о себе не говорила «поэтесса». Всегда – «поэт». Она в своей поэзии, безусловно, женщина, но женщина сильная, смелая, могучая, она – Царь-девица, богатырка, которая мечтала о суженом вровень себе. Её лирическая героиня мечтает о соединении с равным. Но «не суждено, чтобы равный с равным… Так разминовываемся мы».

     Встреча – невстреча двух равных, двух сильных – это, может быть, очень благоприятный исход любви в мире Цветаевой. Это любовная вспышка, яркая, как молния, иногда приходит поздно, и ничего нельзя изменить. Она порождает тоску. Но разминование не приводит к измене, все другие ничего не значат, ничего не стоят рядом с недостижимым возлюбленным, встреча с которым была неизбежна и возможна. Разлука всегда неизбежна, она заложена в сути романа с неравным. Все кончается всегда одинаково: «Так, руки заложив в карманы, стою. Синеет звёздный путь. Опять любить кого-нибудь ?»

     Человеческие отношения для Цветаевой – поиски Души.

     Лирическая героиня Марины Цветаевой всегда равна её личности. Поэтому многие сюжеты, вошедшие в её поэзию, становятся иллюстрациями к её лирическим размышлениям, а герои – средством воплощения индивидуальности.

     Поэтический дар, по мнению Цветаевой, делает человека крылатым, возносит его над житейской судьбой, над временем и пространством. Но в то же время поэтический дар отбирает многое: отбирает реальную земную жизнь, делает невозможными простые радости быта. Гармония с миром для поэта невозможна.

     Тема творчества как служения – одна из основных в стихах Марины Цветаевой. Живя в грозное время, невзирая на бытовые неурядицы и трагические события личной жизни, она видит смысл своей жизни в служении поэзии. Бытие, произраставшее из подвижнического труда, побеждало трудный быт. «Стихи – есть бытие» – так утверждала Марина Цветаева.

     Но где же календарь веков

     Ты, день, когда скажу: «Не до стихов !»

     Созидательница шедевров любовной лирики, страстная, увлекающаяся натура, превыше всего ставила возможность заниматься любимым ремеслом:

     Что страсть – старо.

     Вот страсть – перо.

     Один писатель сказал: «Понять поэта – значит разгадать его любовь». Понять Цветаеву можно только найдя ключ к её поэзии, к её личности. Любовь – прежде всего «делать дело», утверждала она.

     Восхищаться стихами – и не помочь поэту !» Её «рождённым состоянием поэта» было стремление Защитить. Прийти на помощь. В том-то и было свойство Марины Цветаевой, что всю жизнь она с неугасимой пылкостью тянулась к людям, загораясь ими, переживая вспышку каждый раз.

     Из этого душевного костра вырастали стихи и поэмы, которые пережили адресатов и события.

     Она понимала, что для многих просто непосильна.

     Но были и величины неизменные – люди, в которых она не разочаровалась, которых считала равными по силе себе.

     Пастернак – горячая эпистолярная дружба с ним длилась много лет.

     Рильке – австрийский поэт, с которым был недолгий «роман в письмах».

     И на всю жизнь сохранила Цветаева возникшее ещё в юности благоговейное, романтическое отношение к «старинным людям», к «благородным старикам».

     Если все произведения М.Цветаевой расположить в ряд, следуя хронологии написания, то мы встретимся с замечательными людьми эпохи, спутниками цветаевской жизни на разных её этапах – Мандельштамом, Волошиным, Белым и др.

     Все её портреты, при объединяющей их «цветаевской» тональности выполнены – в соответствии с характером натуры – совершенно разными средствами.

     О.Мандельштам дан, скорее, графически, прямыми, резкими линиями, неуклонно устремлённый вверх.

     Волошин – скульптурен, объёмен.

     Портрет А.Белого почти без облика, без твёрдых черт, весь из кружения, сумасшедшего ритма.

     Лики любви в её поэзии бесчисленны. Это любовь – сражение, любовь – трепет, любовь – преклонение, любовь, что сродни материнской. Цветаева пишет о любви как о чувстве беспечальном и светлом («Я бы хотела жить с Вами») и о любви как о роковом соблазне, запретной страсти. В её стихах есть место и любви, существующей «поверх барьеров», и о любви горько осознающей:

     Не суждено, чтобы сильный с сильным

     Соединились бы в мире сем.

     История любви Марины Цветаевой – это история любви ХХ века – века взлётов и падений, века противоречий.

Твоя любовь была ошибкой

В юности близким другом Марины Цветаевой был поэт Эллис – Лев Львович Кобылинский. Это был человек образованный . Смыслом его жизни стали поиски путей для духовного  перерождения мира, для борьбы с духом Зла – Сатаной, который, по теории Эллиса, должен исчезнуть, благодаря непорочности натуры человека.

Эллис господствовал со своими идеями и мечтами безраздельно над юной душой и сердцем Марины. По-видимому, он оценил талант и самостоятельность Цветаевой, она читала ему свои первые стихи. Он слушал увлечённо, его суждения были первым разбором того, что она писала.

Эллис открыл Марине мир современной русской поэзии, познакомил её с идеями символистов. Так случилось, что с Эллисом Марина входила во взрослую жизнь. Он сделал предложение семнадцатилетней Марине и получил отказ – отзвук  этого события слышен в стихотворении «Ошибка».

Когда снежинку, что легко летает,

Как звёздочка упавшая скользя,

Берёшь рукой – она слезинкой тает,

И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,

Её коснёмся мы капризом рук,

Она, как пленник, заключённый в узы,

Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

Когда хотим мы в мотыльках – скитальцах

Видать не грезу, а земную быль –

Где их наряд ? От них на наших пальцах

Одна зарёй раскрашенная пыль !

Оставь полёт снежинкам с мотыльками

И не губи медузу на песках !

Нельзя мечту свою хватать руками,

Нельзя мечту свою держать в руках !

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,

Сказать : «Будь страсть ! Горя безумствуй, рдей !»

Твоя любовь была такой ошибкой, -

Но без любви мы гибнем, Чародей !

     Влияние Эллиса на Марину Цветаеву было в литературном смысле – совершенно незначительным. Оно, скорее, было психологическим. Но всё же эта встреча не прошла бесследно. Не случайно свою первую поэму «Чародей» она посвятила именно ему. Вполне возможно, что культ рыцарства был преподан ей именно Эллисом. Это наследство она взяла с собой и берегла всю жизнь.

     Её стихи тех лет – простодушный, безыскусственный дневник. Другое дело, что богом, рукоположившим её в поэты, была сама муза поэзии. Недаром первый её сборник стихов «Вечерний альбом» сразу тронул зоркую душу М.Волошина – ценителя и знатока русских и заграничных литературных вин. «Моим стихам как драгоценным винам…» – он это понял сразу, безошибочно.

     Одним словом, гипнотизёр Эллис не смог привить стиху Цветаевой ни одного побега из полюбившегося ему символизма, но дух рыцарства, готики, средневековья – он в ней раздул. Он был случайным толчком, камнем, подтолкнувшим лавину, а дальше была работа души, таланта и судьбы.

Безнадёжно - взрослый Вы ?

Эпоха Эллиса закончилась, и сразу же наступила эпоха Максимилиана Волошина, начавшаяся его статьёй о «Вечернем альбоме» – первом сборнике стихов Марины Цветаевой. Между ними возникла литературная дружба. Волошин пытался приобщить Марину к книгам, которыми он сам тогда увлекался, она же писала и говорила ему о том, что любит она. Это был период узнавания друг друга. Несмотря на доброжелательность Волошина к её стихам и к ней самой, Цветаева не сразу решилась поверить в эту дружбу и довериться ей.

     Безнадёжно – взрослый Вы ? О, нет !

     Вы дитя и Вам нужны игрушки,

     Потому я и боюсь ловушки,

     Потому и сдержан мой привет –

-         писала она вначале знакомства.

Однако скоро между ними, несмотря на большую разницу в возрасте ( Волошин старше на 16 лет ), возникает взаимопонимание, и Марина пишет в письме из Гурзуфа : « Я смотрю на море – издалека и вблизи, опускаю в него руки – но всё оно не моё, я не его. Раствориться и слиться нельзя «. Тема невозможности « раствориться и слиться « станет постоянной в творчестве Цветаевой. В эти значительные для неё годы она делает признание : « Остаётся ощущение полного одиночества, которому нет лечения. Тело другого человека – стена, она мешает видеть его душу».

     Утоли мою душу ! (Нельзя, не коснувшись уст,

     Утолить нашу душу ! ) Нельзя, припадая к устам,

     Не припасть и к Психее, порхающей гостье уст …

     Утоли мою душу : итак, утоли уста.

     Марина Цветаева с ранних лет зачарована душой, заблудившись в лесу книг и царстве теней, она жила в заколдованном мире своего одиночества, не умела из него выбраться. Её первая книга заканчивается молитвой:

     Дай понять мне, Христос, что не всё только тени,

     Дай мне тень обнять, наконец !

     Расколдовал её прекрасный принц. Звали его Сергеем Эфроном.

     В январе 1912 года Марина гостит у М.Волошина в Крыму. Именно здесь она встречает С.Эфрона и становится его женой. Этот период в её жизни полон щедростей быта, счастливой взаимности с мужем, рождение дочери Ариадны, интересными встречами. Выходит первый сборник её стихов « Волшебный фонарь ».

     Поэт крепнет и встаёт рядом с Волошиным, Бальмонтом, Гумилёвым и другими.

     М.Волошин в статье «женская поэзия» писал: «Вечерний альбом» – это прекрасная и непосредственная книга, исполненная истинно женским обаянием».

     Потом Волошин пришёл в дом в Трёхпрудный переулок, а после этого написал Цветаевой стихотворение:

     Связанность спокойно-скромных поз…

     В Вашей книге столько достижений…

     Кто же Вы ? Простите мой вопрос.

     К Вам душа так радостно влекома.

     О, какая веет благодать

     От страниц «Вечернего альбома»!

     (Почему «альбом», а не «тетрадь»?)

     Почему скрывает чепчик чёрный

     Чистый лоб, а на глазах очки ?

     Я заметил только взгляд покорный

     И младенческий овал щеки,

     Детский рот и простоту движений,

     Кто Вам дал такую ясность красок ?

     Кто Вам дал такую точность слов ?

     Смелость всё сказать: от детских ласок

     До весенних новолунных снов ?

     Ваша книга – это весть «оттуда»,

     Утренняя благостная весть.

     Я давно уж не приемлю чуда,

     Но как сладко слышать: «Чудо - есть !»

Вы мой самый любимый поэт.

     Последним по-настоящему счастливым, безоблачным годом Марины был 1916 год. Рядом обожаемый муж и две удивительные влюблённости в больших поэтов – А.Ахматову и О.Мандельштама.

     Чем поразила и пленила Цветаеву Анна Ахматова ? Влюблённость в Ахматову и её поэзию длилось много лет. Долгие годы им не пришлось встретиться. Они увиделись лишь по возвращении Цветаевой из эмиграции.

     В 1921 г. Цветаева написала Ахматовой: «Вы мой самый любимый поэт, я когда-то давным-давно – лет шесть тому  назад – видела Вас во сне, - Вашу будущую книгу: тёмно-зелёную, сафьянную с серебром, - «Словеса золотые», - какое-то древнее колдовство, вроде молитвы (вернее обратное!) – и – проснувшись – я знала, что Вы её напишете». Этот сон возвал стихотворение «Анне Ахматовой» – первое к ней обращённое.

     В утренний сонный час,

-         Кажется, четверть пятого, -

Я полюбила Вас,

Анна Ахматова.

     Цветаева рисует образ поэтессы, которую никогда не видела:

     Вас передам одной

     Ломаной чёрной линией…

     Цветаева обладает удивительным талантом: она была чужда зависти и корысти. Так и к стихам Ахматовой она отнеслась как к дару Божьему, явленному миру в этой женщине – прекрасной. Летом 1916 года Цветаева пишет цикл «Стихи к Ахматовой», состоящий из 11-ти стихотворений – восхищённых, славословящих, коленопреклонённых. Бескорыстие цветаевских стихов поражает. Цикл открывается стихотворением «О, муза плача, прекраснейшая из муз».

     О, муза плача, прекраснейшая из муз!

     И в глубь он падает, которая

     О, ты, шальное исчадие ночи белой !

     Ты чёрную насылаешь метель на Русь,

     И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.

     И мы шарахаемся и глухое: ох! –

     Стотысячное – тебе присягает Анна

     Ахматова! Это имя – огромный вздох, безымянна.

     И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

     Уже бессмертным на смертное сходит ложе.

     В певучем граде моём купола горят,

     И Спаса светлого славит слепец бродячий…

     И я дарю тебе свой колокольный град,

-         Ахматова! – сердце своё в придачу.

     Цветаева отмечала песенность поэзии Ахматовой, подчёркивала в ней стилистику плача, причитания. Весь цикл – воспевает величие Ахматовой, преклонение перед её величием:

     Златоустой Анне – всея Руси

     Искупительному глаголу, -

     Ветер, голос мой донеси…

     Ахматова могла изумлять и восхищать Цветаеву. Превознося поэзию А.Ахматовой, она понимала, что такая поэзия недоступна для неё. Ахматовой же поэзия Цветаевой была всегда чужда. Цветаевские словословия её не тронули. Она не ответила на «Стихи к Ахматовой». Несколько её более поздних отзывов сдержаны.

     И отступилась я здесь от всего,

     От земного всякого блага.

     Духом, хранителем «места сего»

     Стала лесная коряга.

     Все мы немножко у жизни в гостях,

     Жить – это только привычка.

     Чудится мне на воздушных путях

     Двух голосов перекличка.

     Двух? А ещё у восточной стены,

     В зарослях крепкой малины,

     Тёмная, свежая ветвь бузины…

     Это – письмо от Марины

     Цветаева же посвятила Ахматовой сборник «Вёрсты», изданный в 1922 году. Всего 11 стихотворений адресовано Ахматовой.

 Я знаю, наш дар – неравен.

     В 1916 году создано стихотворение об Осипе Мандельштаме «Никто ничего не отнял».

     Я знаю, наш дар – неравен.

     Мой голос впервые – тих.

     Что вам, молодой Державин,

     Мой невоспитанный стих.

 Дружба с О.Мандельштамом начиналась с взаимной переклички стихов.

     Нежный и бесповоротный

     Никто не глядел Вам в след…

     Целую Вас – через сотни

     Разъединяющихся лет…

     В стихах нет человека – Мандельштама,  есть Поэт. Она говорит:

     Я знаю, наш дар – неравен

     Цветаева превозносит Мандельштама, напутствует, благословляет:

     На страшный полёт крещу Вас:

     Лети: молодой орёл !

     Ты солнце стерпел, не щурясь, -

     Юный ли взгляд мой тяжёл ?

     Так проявляется неосознанная тревога Цветаевой о будущем её друга. «Я не себя боюсь, я своих стихов боюсь» (пишет она позже к Бахраху). Она ошибается. В стихах к Мандельштаму она наколдовала, предсказала все его беды.

     Голыми руками возьмут – ретив! упрям!

     Криком твоим всю ночь будет край звонок !

     Растреплют крылья твои по всем четырём ветрам,

     Серафим! – Орлёнок -!

     Был ли между ними роман ? Да, и для Мандельштама эти отношения значили больше, чем для Цветаевой. Она видела в нем «божественного мальчика» и «прекрасного брата», это было важнее возлюбленного. Цветаева научила Мандельштама любить. Он был убеждён, что «дикая и яркая» Марина расковала в нём жизнелюбие, способность к спонтанной и необузданной любви и к стихам о любви. С «цветаевских» стихов ведёт начало любовная лирика Мандельштама. Их отношения продолжались до июня. «Сбежав» в Коктебель, Мандельштам прислал Цветаевой Своё прощальное стихотворение. После наступил конец – всё, что Цветаева и Мандельштам могли сказать друг другу, было сказано в стихах.

     Греми, громкое сердце !

     Жарко целуй, любовь !

     Ох, этот рёв зверский !

     Дерзкая – ох – кровь !

     Мой рот разговорчив,

     Даром, что свят – вид…

  - пишет Цветаева   

     Ты озорство прикончи,

     Да засвети свечу,

     Чтобы с тобою нонче

     Не было – как хочу…

     Дружба их закончилась так же быстро и внезапно, как и началась. Остались стихи.

     Нам остаётся только имя –

     Чудесный звук, на долгий срок.

     Прими же ладонями моими

     Пересыпаемый песок…

-         написал Мандельштам Цветаевой их Коктебеля после своего «бегства».

     Ко времени встречи с М.Цветаевой Мандельштам был сложившейся личностью, а в житейском плане Цветаева была взрослее и опытнее Мандельштама. Но в плане духовном и философском рядом с ним она была девчонкой. Общими у них были любовь и понимание Европы, душевная привязанность к Элладе и Германии. Но было ещё одно, в чём Марина превосходила Мандельштама – чувство России.

     Дружба с Цветаевой открыла ему Москву, новую незнакомую Россию, перевернула его представление о мире и о себе. Она дарила ему не только стихи, но концерты и музеи, Москву…

     Из рук моих – нерукотворный град

     Прими, мой странный, мой прекрасный брат.

     Эти стихи – ответ на его религиозно-философские искания, которыми он делится с Цветаевой. Они говорили о Москве, об истории. Прогулки по старой Москве запечатлены в стихах-рассуждениях о русской истории.

     Цветаева: «Дмитрий! Марина! В мире..»  Стихотворение обращено к царевичу Дмитрию, Дмитрию Самозванцу, Марине Мнишек.

     Мандельштам «На розвальнях, уложенных соломой» – переносит читателя в Углич. Он больше не «чужеземец». Он уже чувствует Россию изнутри. Он научился слушать « подземную музыку русской истории».

     Принимая из рук Цветаевой Москву, Россию, Мандельштам принимает её всю, со всем её светом и тенью ! Он никогда не раскроется, что принял дар от Цветаевой, и никогда от неё не отречётся.

     В то время, скорее всего, ни Цветаева, ни Мандельштам не осознавали, что значила для каждого из них эта встреча. В дни их дружбы ей было 23, ему – 25. Но это осмыслила и поняла вдова, Надежда Мандельштам. Во «Второй книге» она писала: «Дружба с Цветаевой, по-моему, сыграла огромную роль в жизни и в работе Мандельштама (для него жизнь и работа равнозначны). Это был мост, по которому он перешёл из одного периода в другой… Цветаева, подарив ему свою дружбу и Москву, как-то расколдовала Мандельштама. Это был чудесный дар…»

     Для Цветаевой эта дружба тоже не прошла бесследно. Серьёзность, глубина мандельштамовских размышлений о мире, об истории и культуре и для неё открыли новой, у неё появилось «вольное дыхание». Её поэзия стала шире и глубже. «мандельштамовскими» стихами она начала новый этап своей лирики – «Вёрсты». Ими открылась эпоха взрослой Цветаевой. Она считала, что в своей жизни не испытала никаких литературных влияний, только человеческие. Это верно в её отношении с Мандельштамом. Оставшись вне его литературного влияния, она выросла под его влиянием личности, открыла в себе новые возможности, устремившись в свои внутренние душевные глубины

Мне славить имя твоё.

     Цветаева увидела А.Блока за год до его смерти, до этого дважды слышала его на вечерах в Москве. Она слушала Блока с восторгом, охватившим её, как при встрече с чем-то непостижимо высоким, прекрасным.

     Как слабый луч сквозь чёрный морок адов –

     Так голос твой под рокот рвущихся снарядов.

     И вот, в громах, как некий серафим,

     Оповещает голосом глухим, -

     Откуда-то из древних утр туманных –

Как нас любил, слепых и безымянных,

За синий плащ, за вероломство – грех…

И как – вернее всех – ту, глубже всех

В ночь канувшую – на дела лихие !

И как не разлюбил тебя, Россия !

И вдоль виска – потерянным перстом –

Всё водит, водит… И ещё о том,

Какие дни нас ждут, как Бог обманет,

Как станешь солнце звать – и как не встанет…

Так, узником с собой наедине,

(Или ребёнок говорит во сне ?)

Предстало нам – всей площади широкой ! –

Святое сердце Александра Блока

     «Святое сердце» отличает А.Блока от других, отделяет его от земли. Святому нет места среди смертных. Но славить Блока Цветаева начала ещё раньше, ещё весной шестнадцатого года, когда писались стихи Ахматовой, Мандельштаму… В цикле  «Стихов к Блоку» Цветаева определила своё отношение:

     Мне славить

     Имя твоё.

     И она славит Блока, возносит его. Она пишет своего Блока. Цветаева ощущает его снежным: «снеговой певец», «снежный лебедь». Это нечто полуреальное. В облике Блока, созданном Цветаевой, - страдание. Это икона в стихах, изображение «лика» Поэта. Этот мотив звучит в стихотворении «Ты приходишь на Запад Солнца».

     Ты приходишь на Запад Солнца,

     Ты увидишь вечерний свет,

     Ты приходишь на Запад Солнца,

     И метель заметает след.

     Мимо окон моих – бесстрастный –

     Ты пройдёшь в снеговой тишине.

     Божий праведник мой прекрасный,

     Свете тихий моей души.

     И, под медленным снегом стоя,

     Опущусь на колени в снег,

     И во имя твоё святое,

     Поцелую вечерний снег.

     Там, где поступью величавой

     Ты прошёл в гробовой тиши,

     Свете тихий – святыя славы –

     Вседержитель моей души.

     Святость, страдание, свет – вот, что видит Цветаева в Блоке. Кем же был для неё Блок «Кем ты призван ?» – спрашивала она. Кажется, что Цветаева близко знала поэта. Блок проходит по её стихам бесплотной тенью, а не человеком, существом,  обожествляемым, вдохновляющим на молитвы.

     Блок для Цветаевой был современным Орфеем, воплощением идеи Певца  Поэта. Ведь и Орфей не был человеком, а существом мифическим, сыном Бога и музы, хотя и смертным.

     Стихотворение «Орфей» посвящено А.Блоку:

      Вдоль обмирающего Гебра –

     Брат нежный мой ! Сестра моя !

     Вниз, в отступающую даль.

     И Так плыли: голова и лира,

     лира уверяла: мира !

     А губы повторяли: жаль !

     Кроваво – серебряный, серебро –

     Кровавый след двойной

   Но Блок, в отличие от Орфея, сам разрывался, шёл к гибели. «Удивительно не то, что умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья… Ничего не оборвалось, - отделилось. Весь он такое явное торжество духа, такой воочию – дух, что удивительно, как жизнь – вообще – допустила» , - писала Цветаева Ахматовой.

    Весть о смерти Блока ударила Цветаеву. Сразу в августе 1921 года она пишет четыре стихотворения, в которых часто повторяется слово «крыло». Крыло – признак поэтического дара, певческой сути. То, что в поэте умирает последним:

    Не проломанное ребро –

    Переломанное крыло.

    Не расстрельщиками навылет

    Грудь простреленная. Не вынуть

    Этой пули. Не чинят крыл.

    Изуродованный ходил.

     Цепок, цепок венец из терний !

     Что усопшему – трепет черни,

     Женской лести лебяжий пух…

     Проходил, одинок и глух,

     Замораживая закаты

     Пустотою безглазых статуй.

     Лишь одно ещё в нём жило:

     Переломанное крыло.

     В этих стихах нет плача, только радость освобождения. В те дни Цветаева писала Ахматовой: « Смерть Блока я чувствую как Вознесение».

     Было так ясно на лике его:

     Царство моё не от мира сего.

Порода ! – узнаю тебя.

     Марина Цветаева, традиционно для русской интеллигенции, с уважением относилась к дворянству и простому народу и терпеть не могла мещан.

     О своей принадлежности к дворянам и рабочему люду она говорит в стихотворении 1920 года, посвящённом двум её бабушкам: польской дворянке – и жене сельского священника, трудившегося на своём земельном наделе наравне с крестьянами.

     Обоим бабкам я вышла – внучка :

     Чернорабочий – и белоручка.

     Истинные аристократы вызывали у М.Цветаевой восхищение. Мария Кудашёва, приятельница поэтессы ( по мужу – княгиня ) вспоминала : «Марина почему-то восхищалась титулами, она и в князя Волконского из-за этого влюбилась». Для Марины Цветаевой людьми одного ряда были и князь Волконский и Бальмонт; то, что первый из них аристократ и по крови и по духу, а второй – только по духу, не умаляло его в глазах Цветаевой. Т.е. главным для неё было всё-таки благородство самого человека, а не «высокое рождение».

     С Константином Дмитриевичем Бальмонтом Цветаева была дружна в Москве и позднее за границей. Он жил в эмиграции с 1920 года

               Бальмонту.

     Пышно и бесстрастно вянут

     Розы нашего румянца.

     Лишь камзол теснее стянут:

     Голодаем, как испанцы.

     Ничего не можем даром

     Взять  - скорее гору сдвинем

     И ко всем гордыням старым –

     Голод: новая гордыня.

     В «Слове о Бальмонте», произнесённом в его честь на вечере в Париже в 1936 году, Цветаева объединила князя и поэта как людей высшего круга : «В жизни я отродясь никого не боялась. Кроме двух людей : князя Сергея Михайловича Волконского (о нём мои стихи «Ученик») и Бальмонта. Боялась, боюсь – и счастлива, что боюсь, Что общего между князем Волконским и Бальмонтом? Ничего, кроме моего страха. Страха, который есть ВОСХИЩЕНИЕ».

      Восхищение теми, кто наделён, по словам Волконского, «доброжелательством, юмором, красотой, памятью прошлого, энциклопедически образован, многогранно талантлив, изысканно воспитан».

     И во внутренней культуре и во внешнем облике людей Марина особенно ценила породу, аристократизм. Стихотворение 1919 года, посвящённое близкому другу князя Волконского – Алексею Александровичу Стаховичу :

     Хоть сто мозолей – трёх веков не скроешь !

     Рук не исправишь – топором рубя !

     О, сокровеннейшее из сокровищ :

     Порода ! – узнаю тебя.

     Как ни коптись над чёрной сковородкой –

     Всё вокруг тебя твоих Версалей – тишь.

     Нет, самою косой косовороткой

     Стаховича Марина знала недолго, а влюблённость – дружба с Волконским продолжалась много лет и помогла обоим пережить московскую послевоенную разруху и эмигрантскую бесприютность. Марина Ивановна говорила : «Это моя лучшая дружба за жизнь». Волконский был старше Цветаевой на целых 32 года; ко времени знакомства (январь 1920 года) ей было 27 лет, а ему около 60-ти. Их отношения были романом не в бытовом смысле, а в духовно-душевном. Цикл стихов к нему – признание, даже преклонение в готовности считать его метром, духовным наставником, рядом с которым она готова идти до конца жизни.

     Марина ни слова не говорит  о красоте Волконского, хотя не упомянуть об этом невозможно. В его внешности в высшей степени проявились черты породы. Стройный темноволосый красавец, с лицом врублёвского Демона, с умными, проницательными глазами, всегда элегантный… Он был внуком декабриста Сергея Волконского. Бабушка его Мария Раевская, последовавшая за мужем в Сибирь, была воспета А.С.Пушкиным, Н.А.Некрасовым.

     Однако Сергей Михайлович вскоре убедился, что не только предки – защитники народа, но и собственные заслуги перед  народом не спасают от репрессий. И в декабре 1921 года он тайно по льду Финского залива перешёл в Финляндию, затем краткая остановка в Берлине, жил в Париже, Риме, Лондоне.

     Редкий труженик, всегда обременённый делами и обязательствами, Волконский не забывал навещать Марину в её парижских предместьях, где она обычно останавливалась с сыном («Сергея Яковлевича и Али нет никогда», - писала она чешской приятельнице). Встречи эти были праздником для обоих. Они разговаривали часами. Объединяло их, делало интересными друг другу философское и поэтическое восприятие, стремление к высшей правде, высшей справедливости, неугасимый свет в душе. Оба оставались романтиками, несмотря ни на какие беды, умели обыграть, превратить в чудо и душевную радость любой бытовой пустяк. Марина Ивановна, например, ещё живя в Чехии, помня, что Волконский любит  шоколад, посылает ему в Пасху в Париж несколько плиток шоколада. Эмигрантская бедность тех первых лет не останавливает ни того, ни другого от щедрых подарков – о бедности вспоминали потом, изыскивая средства для дальнейшего существования. К князю Сергею Волконскому можно отнести следующие поэтические определения Цветаевой , как «декабристы и версальцы», «уходящая раса». Она была благодарна судьбе за такие встречи с людьми и писала о них:

     До последнего часа

     Обращённым к звезде –

      Уходящая раса,

     Спасибо тебе.

     Своё восхищение личностью С.Волконского, его писательским даром М.Цветаева выразила и в прозе, и в статье «Кедр. Апология» (т.е. восхваление). С кедром – деревом, благородной высокой породы – сравнивает Марина человека, которым восхищалась всю жизнь, не испытав ни минуты разочарования, недовольства, и прикрепляет своё сравнение описанием этого дерева из книги самого Волконского: «Он могуч, он виден издалека, его зелень бархатна, он царствует среди ёлок».

Дуновение – вдохновения !

     В 1922 году Цветаева делает решительный шаг: едет к мужу сначала в Берлин, потом в Прагу.

     «Берлинский период» Цветаевой продлился всего два с половиной месяца и оказался плотно насыщен разными впечатлениями.

     На пятачке «Прагедиле» все сближались быстро, и Цветаеву, не слишком легко сходившуюся с людьми, втянуло в водоворот знакомств.

     Там она познакомилась с А.Белым. Это был тяжкий для него жизненный час: час разрыва с любимой женщиной и час разочарования в своём учителе. Терзали его и мысли о России. Он предстал перед Цветаевой человеком, казалось, утратившим последние остатки земного равновесия и земного притяжения. Она узнавала в нём до боли знакомое по себе самой беспомощность, неприспособленность к жизни. Узнавала незащищённость сердца и помогла ему. Само присутствие М.Цветаевой успокаивало его. «Может быть, никому я в жизни со всей и всей моей любовью не дала столько, сколько ему, - писала она в «Пленённом духе», - простым присутствием дружбы. Сопутствием на улице. Возле». Измученный А.Белый оценил это сполна. Его сердечное доверие обрушилось на Цветаеву.

     «Моя милая, милая, милая, милая Марина Ивановна. Вы остались во мне как звук чего-то тихого, милого… Голубушка, милая, - за что вы такая ко мне ?»

     Встречей с Душой оказалась краткосрочная и стремительная дружба с Андреем Белым.

     Её отношение к Белому было лишено самолюбия, ревности, претензий. Она дружила не с Борисом Николаевичем Бугаевым – странным человеком средних лет, чудаком, не со знаменитым писателем А.Белым. Она любила Дух Поэта. Эссе памяти А.Белого Цветаева  назвала «Пленный Дух». Эссе писалось в годы, когда Цветаева много думала, размышляла о сущности явления – Поэт, его месте во времени и мире. Одинокий, смятенный, мятущийся, обречённый чуждой ему земной жизни – таков Дух поэта Белого.

     Лето 1922 года было трагическим в жизни поэта, в жизни ломалось и решалось многое. Цветаева с готовностью поддержала и помогла ему. «Может быть, никому в жизни, со всей и всей моей любовью, не дала столько, сколько ему – простым присутствием дружбы».

    Белый, возможно, не вник в сущность её личности («вы такая простая»); но это не помешало оценить поэзию Цветаевой, отметить мелодику поэзии. После сборника «Разлука» Цветаевой выходит рецензия А.Белого «Поэтесса – певица», а позднее он вновь вернулся к собственным стихам, написал сборник,  озаглавив его «После разлуки»; последнее стихотворение в нём было посвящено Цветаевой.

     Неисчисляемы

     Орбиты серебряного прискорбия.

     Где праздномыслия

     Повисли тучи.

     Среди них –

     Тихо пою стих

     В неосязаемые угодия

     Ваших образов.

     Ваши молитвы –

     Малиновые мелодии

     И –

     Непобедимые

     Ритмы.

     Отношения с Вишняком – «Геликоном », начавшиеся с увлечённых бесед о поэзии, ещё до приезда мужа, вовлекли Цветаеву в состояние сердечной смуты, которая всегда захватывала её врасплох.

     Думалось: будут легки

     Дни и бестрепетна смежность

     Рук… Взмахом руки,

     Друг, остановимьте нежность !

     Не поздно ещё !

                       В рассветные щели

        - Не поздно ещё ! –

                            Наши птицы не пели…

     Сюжет отношений оказался краткосрочным и, может быть, не заслуживал бы упоминания. Исчерпался он недели за три – дальше оставался шлейф горечи. Слишком не вовремя этот сюжет возник. Он не ясен. Единственный материал, проясняющий ситуацию, - «Флорентийские ночи». Так назвала М.Цветаева в начале 30-х годов рукопись, составленную из девяти женских писем и одного мужского. Нет сомнений: в основу легли берлинские письма Цветаевой Вишняку. «Флорентийские ночи» – хроника любовных увлечений. Но внешних событий здесь нет. Это хроника размышлений, дневник противоречивых чувств, монолог, почти не рассчитывающий на отклик. Здесь слышны мотивы, которые будут иметь долгое эхо в цветаевском творчестве. Впервые обозначилась в этих письмах тема человека с иссушенным сердцем и «вялой» кровью, человека, не способного воспринимать ни саму жизнь, ни искусство непосредственно и целостно – душой, открытой для боли и радости. В этой некстати вспыхнувшей влюблённости не было ни малейшей угрозы ни для чьих супружеских уз. Цветаева отлично осознавала пределы своей «одержимости», и всё же загадка чужой души, всегда притягивающая её, не отпускала на волю слишком быстро. Атмосферу тех дней лучше всего воссоздаёт лирика. Почти вся она – жизненный отклик неожиданно разразившейся истории. В ней богатство реакций, просторные параметры мира, рождённые злосчастным эпизодом.  Стихи радостные и горькие, исполненные боли и самоиронии, размышлений о жизненной нищете, о тяжком бремени лжи, о любовном собственничестве. Около 30-ти стихотворений написала за 2 месяца Цветаева и среди них есть совершенно замечательные. Но опубликует их автор только спустя 6 лет, когда «поводы» будут окончательно изжиты и спасительная ирония смоет горечь пережитого.

Мой самый любимый вид общения – потусторонний

(Романы в письмах)

     Публикации Цветаевой радуют, а вот критические отклики, как правило, раздражают. Только один «критический голос» выделяется среди других безукоризненной настроенностью именно на цветаевскую волну. Это голос А.Бахраха. Всё начинается с переписки. Писем Бахраха не сохранилось, но Цветаеву они подкупали тонкостью реакции.

     «В Вашем письме я вижу не Вас ко мне, а Вас к себе. Я случайный слушатель, не скрою, что благодарный. Будемте так: продолжайте думать вслух, я – хорошие уши, но этими ушами не смущайтесь и с ними не считайтесь. Пусть буду для Вас тем вздохом (или тем поводом к вздоху !) единственным выдохом для всех для всех Ваших безысходностей».

     Из переписки с «равными» возникает цветаевская формула «дать можно только богатому, помочь только сильному». Слишком легко она предполагает богатство и силу чувств чуть ли не в первом встречном.

     Но в письмах – вся Цветаева, её непрестанное самосозидание. Она готова отказаться от «вчерашних правд», если сегодня их перерастает. Письма – лаборатория её роста, того же хочет она от своего корреспондента. «Я хочу, чтобы Вы росли большой и чудный и, забыв меня, никогда не расставались с тем – иным – моим миром !» «Мне важно, чтобы Вы любили не меня, а моё «я». «Любите мир во мне, а не меня – в мире». Что ж, испытание некому Бахраху предстояло нелёгкое: выдержать ураган цветаевских чувств. Этого испытания Бахрах не выдержал. Тем более, что в письмах речь зашла уже о приезде в Берлин и их встрече. Бахрах замолкает, т.к. не понимает, что пассаж  о «близкой любви» отношения лично к нему не имеет. Это всего лишь выплеск наболевшего и никем не выслушанного, а он ведь только – «уши». День за днём, неделя за неделей. Все возможные причины молчания М.Цветаева обдумала, взвесила – и остался факт очередной утраты.

     Какие стихи высекает эта боль цветаевской музы: «Раковина», «Минута», «Письмо».

     Так писем не ждут,

     Так ждут письма.

     Тряпичный лоскут,

     Вокруг тесьма

     Из клея. Внутри словцо

     И счастье. И это – всё.

     Так счастья не ждут,

     Так ждут конца:

     Солдатский салют

     И в грудь свинца

     Три дольки. В глазах красно.

     И только. И это – всё.

     Не счастья – стара !

     Цвет – ветер сдул !

     Квадрата двора

     И чёрных дул

     (Квадрата письма:

     Чернил и чар !)

     Для смертного сна

     Никто не стар !

     Квадрата письма.

     Не в силах сразу расстаться с иллюзией обретённой дружбы, Цветаева ведёт дневник ожидания, который назовёт позже «Бюллетень болезни» и пришлёт его адресату.

В письмах с А.Бахрахом идёт «волшебная игра», и Марина Цветаева творит заочный миф. Она вовлечена, увлечена, ждёт писем.

     Письма необходимы ей, как и тетради с черновиками, набросками, вариантами,  как дневники. Письма – это одно из звеньев творческого процесса. Она не боится гласности. Пишет людям, которых не знала и даже не видела, пишет, открывая им свою душу, вынося на обозренье всё потаённое. Она доверчива, безмерна. Ей необходима эта открытость. Этот монолог – письмо, т.к. это способ познания себя, своей души.

Не суждено, чтобы сильный с сильным

                                               соединились в мире сём.

     Расцветает в Чехии и заветная  цветаевская тема о любви, вобравшая в себя многие оттенки.

     В душе Марины Цветаевой вновь вспыхивают мечты о человеке сильном, равном по духу. И в этом причина нередких увлечений Марины и в дальнейшем.

     Увлечение началось с письма к ней Б.Пастернака с восторженным отзывом о её стихах. Завязалась горячая дружба между двумя поэтами. Это была дружба – любовь, подлинное  содружество двух поэтов, равных друг другу, полюбивших друг друга только в разлуке, в чтении стихов друг друга и в эпистолярном творчестве.

     Существовало около 100 писем М.Цветаевой к Б.Пастернаку. Сохранилось лишь 18 копий писем и 2 оригинальных письма и 84 письма Б.Пастернака к Цветаевой. Переписку начал Пастернак с отзыва на книгу «Вёрсты» и посвятил ей несколько стихотворений. Первое письмо Марина Ивановна получила 27 июля 1922 года. Цветаева ответила не сразу, сдержанно, постепенно с тревожной радостью принимает предложение Пастернака, явно несбыточное – встретиться в мае 1925 года в городе Веймаре.

     Б.Пастернак любил М.Цветаеву («моё с неба свалившееся счастье»), хорошо понимая её, никогда не осуждал, хвалил («Какой ты большой, дьявольски большой артист, Марина!») Поэту Цветаевой была необходима похвала: «Ничья хвала и ничьё признание мне не нужны кроме Вашего». Хвала Пастернака была больше, чем хвала. Она предсказывала Марине будущую славу, поддерживала веру в себя.

     «Важно то, чем ты занимаешься. Важно то, что ты строишь мир, венчающийся загадкой гениальности. В твои дни, при тебе, эта крыша растворена небом, живой синевой под городом, где ты живёшь… В другие времена по этому покрытию будут ходить люди и будет земля других эпох. Почва городов подперта загадочной гениальностью других столетий».

     Такие мысли можно было излагать только родственной душе, только очень близкому, любимому человеку. В дневнике 1917 г. М.Цветаева писала о любви: «Для полного согласования душ нужна согласованность дыхания, ибо что – дыхание, как не ритм души ? Итак, чтобы люди друг друга понимали, надо, чтобы они шли или лежали рядом».

     Марина Цветаева и Борис Пастернак шли рядом в русской литературе «равномощные во врождённом и избранном поэтическом призвании».

     Благодаря этому заочному роману мы получили множество прекрасных вдохновенных стихов М.Цветаевой и не только о любви.

     Рас-стояние: вёрсты, мили…

     Нас рас-ставили, рас-садили,

     Чтобы тихо себя вели

     По двум разным концам земли.

     Рас-стояние: версты, дали…

     Нас расклеили, распаяли,

     В две руки развели, распаяв,

     И не знали, что это – сплав.

     Вдохновений и сухожилий…

     Не рассорили – рассорили,

     Расслоили…

     Стена даров.

     Расселили нас как орлов –

     Заговорщиков: версты, дали…

     Не расстроили – растеряли.

     По трущобам земных широт

     Рассовали нас как сирот.

     Который уж, ну который – март ?!

     Разбили нас – как колоду карт !

     В жизни Цветаевой отношения с Б.Пастерником явились уникальными, непохожими на другие. Их отношения, «как море завладевали всей жизнью до самого горизонта, то превращались в едва бьющийся, но живой родничок, - но никогда не иссякали совсем, протянулись до их последних дней. В жизни Цветаевой это были самые значительные человеческие отношения.

     Это была то ли дружба, то ли творческая близость, то эпистолярный роман.

     Несколько случайных встреч в Москве, взаимное потрясение поэзией (Пастернак – «Верстами», Цветаевой – «Сестрой»). Восторг, чувство близости, понимания через границы – в стихах и письмах.

     Заочные, заоблачные отношения с Пастернаком стали для Цветаевой частью жизни. Сама Цветаева связала ощущения от встречи с Пастернаком с огнём. Из этого огня рождались стихи, поэмы, письма. Стихотворный «пожар» продолжался много лет. Стихи, посвящённые Пастернаку, навеянные его личностью, поэзией, перепиской с ним, представляют монолог, охватывающий мироощущения Цветаевой. В Пастернаке главным был  - Поэт, собрат, «равносущий», способный откликаться на любой её звук.

     В мире, где всяк

     Сгорблен и взмылен,

     Знаю – один

     Мне равносилен.

     В мире, где столь

     Много хощем,

     Знаю – один

     Мне равномощен.

     В мире, где все –

     Плесень и плющ,

     Знаю: один

     Ты – равносущ

     Мне.

     Цветаева и Пастернак жили в разных измерениях. Возможно, это было причиной их последующего расхождения. Они были расстающимися – с первого оклика, несмотря на потоки писем, чувств, надежд. Они знали, что судьба определила им быть «разрозненной парой».

     «Катастрофа встречи» состоялась после вторичной женитьбы Бориса Пастернака, которую М.Цветаева восприняла как предательство. Больше не было близости и взаимопонимания. Настоящий разговор между ними не состоялся.

     Но Цветаева утверждала: «Да, Пастернак – мой большой друг и в жизни, и в работе. Что самое лучшее – никогда не знаешь, кто в нём больше: поэт или человек ? Оба больше». (М.Цветаева . Из письма к Р.Н.Ломоносовой от 20.04 1928 г.)

     Б.Пастернак горячо откликнулся на стих Цветаевой и посвятил ей множество произведений:

     Марине Цветаевой.

     Ты вправе, вывернув карман,

     Сказать: ищите, ройтесь, шарьте.

     Мне всё равно, чем сыр туман.

     Любая быль – как утро в марте.

     Мне всё равно, какой фасон

     Сужден при мне покрою платьев.

     Любую пыль сметут как сон,

     Поэта в нем законопатив.

     Клубясь во много рукавов,

     Он двинется, подобно дыму,

     Из дыр эпохи роковой

     В иной тупик непроходимый.

     Он вырвется, курясь, из прорв

     Судеб, расплющенных в лепёху,

     И внуки скажут, как про торф:

     Горит такого-то эпоха.

     О смерти Марины Цветаевой Пастернак узнал позже, посвятив ей последнее стихотворение «Памяти Марины Цветаевой»

     Лицом повёрнутая к Богу,

     Ты тянешься к Нему с земли,

     Как в дни, когда тебе итога

     Ещё на ней не подвели.

     Странное признание М.Цветаева делает в письме к Б.Пастернаку: «Мой любимый вид общения – потусторонний: сон: видеть во сне. А второе: переписка…» Главное, что ей нужно от другого человека – сокровенное, глубинное, а не поверхностно-бытовое общение. В результате переписки Марина Ивановна знакомится через Б.Пастернака с «равным» себе немецким поэтом Рейнером Марией Рильке.

     В результате создаётся уникальный эпистолярный «роман на троих». Их общение осталось заочным – «романом в письмах». До реальной встречи Рильке не дожил: он внезапно умер от белокровия в конце 1926 года. Смерть была даже для него неожиданной. Он радостно готовился к встрече с родной душой. Свидетельство тому – не только письма, но и занятия русским языком. Тем более неожиданной была смерть Рильке для Марины. Она пишет чешской приятельнице Анне Тесковой: «Я никого не люблю давно. Рильке у меня из рук вырвали, я должна была к нему весною. О своём не говорю, другая любовь, с болью и заботой, часто заглушенная и искажённая бытом. Я говорю о любви на воле, под небом, о вольной любви, тайной любви, не значащейся в паспортах, о чуде чужого. О том, ставшем здесь».

     Потрясённая внезапным уходом Рильке, Марина начинает и заканчивает 7 февраля 1927 года удивительное произведение «Новогоднее», посвящённое памяти так никогда не увиденного человека – творца. «Новогоднее» – плач по поэту, крик души:

     С Новым годом – светом – краем – кровом

     Первое место тебе на новом

     Недоразуменье, что злачном –

(Злачном – жвачном) месте

    зычном , месте звучном,

Как голова пустая башня.

Первое письмо тебе с вчерашней,

На которой без тебя изноюсь.

Родины, теперь уже с одной из

Звёзд… Закон отхода и отбоя,

По которому любимая любовью

И небывшего из небывалой.

     Поражает здесь строка: «Рассказать, как про твою узнала ?» Цветаева запросто «запанибрата», вроде по плечу похлопывал, называет «смерть» Рильке просто – «твою»

     Произведение – астральное, мистическое, несколько косноязычное, в нём М.Цветаева пытается дать исход своему горю.

     В это же время Цветаева пишет «Поэту Воздуха», в которой есть эпизод, когда лётчик в воздухе делает «мёртвую петлю».

     Не жалейте лётчика!

     Тут-то и полёт.

     Не рядите в саваны

     Косточки его.

     Курс воздухоплаванья

     Смерть, и ничего.

     Курс воздухоплаванья,

     Смерть, где все с азов,

     Заново…

     Слава тебе, допустившему бреши.

     Больше не вижу.

     Слава тебе, обвалившему крышу.

     Больше не слышу.

     Солнцепричастная больше не щурюсь.

     Дух не дышу уж !

     Твёрдое тело есть мёртвое тело.

     Отяготела.

     Это нечто большее, сама трагическая судьба Цветаевой.

     И всё это создавалось в невыносимых бытовых условиях. Быт все больше стискивает «прокрустовыми» тисками поэтический мир Цветаевой. Ей остаётся одно; отвести душу в письме к А.А.Тесковой: «У меня – за годы и годы (1917 – 1927 годы) отупел не ум, а душа. Чувству нужен досуг, оно не живёт под страхом». «Чувство, очевидно, более требовательно, чем мысль… Я своему не могу дать ничего…»

     В трудные, горькие минуты жизни М.И.Цветаева вспоминает Рильке. Письма к ней Рильке служили утешением. В 30-е годы – годы одиночества – она переписывает и пересылает стихотворение «Элегия для Марины» чешской приятельнице Тесковой и пишет: «Это – моя тайна с Рильке, его – со мной. И к этой тайне я всегда возвращаюсь, когда меня так явно оскорбляют – «недостойные развязать ремня его подошвы». Перед нами возникает образ не современного человека, а античного героя или бога в сандалиях. Так поэт творит образ, приобщая нас к своему восприятию людей.

Был живой родник.

     С предельной откровенностью М.Цветаева пишет Пастернаку: «Всю жизнь «меня» любили: переписывали, цитировали, берегли мои записи (автографы), а меня – так мало любили, так – вяло. Моя надоба от человека – любовь».

     Марина Цветаева любит свою любовь. Уносясь в полёте мечты, она забывает о своём избранном – поспевает ли он за ней или не  собирается поспевать. В томах её писем, как и в стихах, главное действующее лицо – ЛЮБОВЬ, её любовь, она сама! И главное желание – потратить душу и невозможность этого. На вопрос: «любили ли она» – она сама даёт ответ: «боюсь, что беда (судьба) во мне, я ничего по-настоящему не люблю, не умею любить, кроме своей души, т.е., тоски, расплесканной и расхлёстанной… Я не могу жить, т.е. длить, не умею жить в днях, каждый день, - всегда живу вне себя. Эта болезнь неизлечима и зовётся: душа».

     Этой болезнью она болеет зимой 1939 – 1940 г.г. в Галицино. После всех тревог и неустроенности быта (приезд из эмиграции) ей необходимо чувствовать, что она жива, живёт и снова  - в полёте.

     В этой ей содействовал, сам того не понимая, поначалу Евгений Борисович Тагер. Он приезжает в Голицино зимой. Знает, что там находится Марина Цветаева, увлекается её стихами, рад встрече с ней. Он молод, темноволос, интересен, воспитан, начитан, он увлечен поэзией. Он ищет встречи с ней. Ждёт её прихода, внимателен, предупредителен. Марина Цветаева желаемое принимает за действительное, фантазией дополняет то, чего не предоставляет ей действительность. И вот она уже в полёте, творит свой мир, где всё подчинено только ей. Но полёт на этот раз был недолог и невысок, чувство обиды охватывает её очень скоро. Тагер ей сказал: «Будет лучше, если вы будете меньше обращать на меня внимание».

     Но не обращать внимание она уже не может, она не умеет не вовлекаться, она уже вовлечена. Наступает день отъезда Тагера (22 января 1940 года), а значит и «разминовения», она вручает ему письмо – прощание.

     Марина Цветаева пишет: «Был живой родник». На другой день рождаются стихи:

     Ушёл – не ем:

     Пуст – хлеба вкус.

     Все – мел.

     За чем ни потянусь.

     … Мне хлебом был.

     И снегом был.

     И снег не бел,

     И хлеб не мил.

____________________________________________________________

-         Пора ! для этого огня –

Стара!

                   - Любовь – старей меня !-   

 -   Пятнадцать январей

      Гора !

                   - Любовь ещё старей:

      Стара, как хвощ, стара, как змей,

      Старей ливонских янтарей,

      Всех привиденских кораблей !

      Старей ! – камней, старей - морей …

      Но боль, которая в груди, -

      Старей любви, старей любви.

      Так написала Марина Цветаева в стихотворении, посвящённом Тагеру и сказала после, что для неё прежде всего работа и семья, всё остальное от избытка сил.

      Избыток сил ещё был… В этой же тетради, где она работает над стихами, набросок письма Арсению Тарковскому. Сначала  заочно, потом очно она начинает увлекаться этим поэтом с тонким нервным лицом. И снова начинается волшебная игра, Марина Ивановна ткёт серебряную паутину, которая зазвучит музыкой стихов.

      «Настанет день, когда скажу: «не до любви!» Но где же на календаре веков, Ты день, когда скажу: «не до стихов!».

      Но ведь стихи – это работа, а на работу нет времени и сил, поэтому стихов мало. Но даже несколько незаконченных стихотворений и отдельные строфы, сохранившиеся в рабочих тетрадях, говорят о том, что её талант не оскудел, стихи её сопровождали до конца дней.

 Где-то в гостях Тарковский читал стихи:

      Стол накрыт на шестерых –

      Розы да хрусталь,

      А среди гостей моих –

      Горе да печаль…

      На этом вечере присутствовала и Марина Цветаева. В ответ она пишет стихотворение «Я стол накрыл на шестерых».

      Всё повторяю первый стих

      И все переплавляю слово:

      -  «Я стол накрыл на шестерых…»

      Ты одного забыл – седьмого.

      Невесело вам вшестером.

      На лицах – дождевые струи.

      Как мог ты за таким столом

      Седьмого позабыть – седьмую.

     Невесело твоим гостям,

     Бездействует графин хрустальный.

     Печально – им, печален – сам,

     Непозванная – все печальней.

     Невесело и несветло.

     Ах! не едите и не пьёте.

-         Как мог ты позабыть число?

Как мог ты ошибиться в счёте?

Как мог, как смел ты не понять,

Что шестеро (два брата, третий –

Ты сам – с женой, отец и мать)

Есть семеро – разя на свете!

Ты стол накрыл на шестерых

Но шестерыми мир не вымер.

Чем пугалом среди живых –

Быть призраком хочу  - с твоими.

(Своими)…

       Робкая, как вор,

О – ни души не задевая! –

За непоставленный прибор

Сажусь незваная, седьмая.

Раз! опрокинула стакан!

И все, что жаждало пролиться,

Вся соль из глаз, вся кровь из ран –

Со скатерти на половицы.

И – гроба нет! Разлуки – нет!

Стол расколдован. Дом разбужен.

Как смерть – на свадебный обед,

Я – жизнь, пришедшая на ужин.

…Никто: не брат, не сын, не муж.

Не друг – и всё же укоряю:

-         Ты, стол накрывший на шесть душ,

Меня не посадивший с краю.

     Это последние стихи М.И.Цветаевой. Как начинала она стихами о любви – так и закончила. Как была она всю жизнь – «седьмой», так до конца и осталась. Каждое увлечение она переживала, словно это было в первый раз, в ней жила молодость чувств.

     «Во мне – всё таинственно!» – уцелела невинность: первого дня, весь первый день с его восхищением -–изумлением – и доверием». Это она записала в 48 лет.

В его лице я рыцарству верна.

     Марина Цветаева встретила Сергея Эфрона в Крыму, у Волошина. Вскоре она становится его женой.

     Любовь к Эфрону была пылкой, романтически экзальтированной. «Серёжу я любля бесконечно и навеки, - писала она в одном из писем, - Он необычайно и благородно красив, он прекрасен внешне и внутренно… Он блестяще одарён, умён, благороден… Мы никогда не расстаёмся. Наша встреча – чудо…»

     В нём она увидела породу, аристократизм, которые искала в людях «уходящей расы». Эти черты выделила М.Цветаева в стихотворном портрете:

     Торжествует синева

     Каждой благородной веной

     Жест царевича и льва

     Повторяют кружева

     Белой пеной.

     Вашего полка – драгун,

     Декабристы и версальцы!

     И не знаешь – так он юн, -

     Кисти, шпаги или струн

     Просят пальцы.

     Марина гордилась тем, что мать Сергея Эфрона принадлежала к старинному дворянскому роду, именно этим объясняла его бескорыстие, благородство, готовность служить высшим интересам, жертвуя собой, - черты, которые приписывала мужу, и с годами всё меньше совпадала с ним во взглядах.

     Её стихи, посвящённые Эфрону, - обожествление человека.

     Так, утомлённый и спокойный,

     Лежите, юная заря,

     Но взглянете – и вспыхнут войны,

     И горы двинутся в моря,

     И новые зажгутся луны,

     И лягут яростные львы

     По наклоненью вашей юной

     Великолепной головы.

     В стихах звучит глубина чувств Марины Цветаевой к Сергею Эфрону.

     Каким был Сергей Эфрон ? В письме к В.В.Розанову Цветаева Цветаева восхищалась: «Если бы Вы знали, какой это пламенный, великодушный, глубокий юноша !» Он представлялся ей идеалом благородства, явлением другого века, безупречным рыцарем. Она наделила его теми превосходными качествами, которые для неё были важнее реальных достоинств и добродетелей. Многие, знавшие Эфрона, воспринимали его так же. Он обладал чувством юмора, был обаятелен, приятен в общении. Говорили о его благородстве, достоинстве, порядочности, воспитанности.

     Марина уверена в нём и его будущем: его честь и благородство были гарантией. Она ждёт от него чудес На годы Сергей Эфрон становится романтическим героем поэзии Цветаевой. Именно – романтическим. В стихах к мужу нет ни страсти, ни ревности, ни любовных признаний. Пройдёт много лет, прежде, чем Цветаева, его потеряв, прокричит:

     Что ты любим! любим! любим! – любим.

    Но в начале пути ей хотелось вылепить своего героя по образцу, сотворённому её воображением. Она проецирует на Сергея отблеск славы юных генералов 1812 года, старинного рыцарства, она убеждена в его высоком предназначении.

     Высоту, на которую Цветаева в стихах поднимала мужа,  было под силу выдержать только человеку безукоризненному.

     Их семейная жизнь, в которую они вошли совсем юными, была безоблачной недолго. Всего три первых года. Дальше их разлучила революция 1917 года. Марина Ивановна страдала от неустроенности быта, сердце её волновало  отсутствие вестей от мужа. Когда она услышала известие о разгроме Добровольческой армии, то оглохшая, ослепшая, летела птицей в Крым, к полёгшим в последних боях и сброшенных в море». Убит? Жив? Ранен?

     Через несколько дней родятся строфы её «Плача Ярославны». Марина Цветаева напряжённо работает, как всегда, когда она захвачена сильным чувством, стихи льются неукротимым ливнем. Она пишет цикл «Георгий». Святой Георгий на белом коне и в красном плаще, копьём пронзающий гада – это портрет Эфрона, только вознесённого на икону.

     Чудо свершилось: Эфрон был жив. Он за границей.

     Драматичность судьбы Сергея Эфрона отразилась на творчестве и жизни Цветаевой. (С.Эфрон сражался против сил революции в белой Армии на Дону, затем в эмиграции изменил свои взгляды, приехал в Советский Союз уже  сторонником социализма, был арестован в 1939 году, погиб в лагерях ГУЛАГа) М.Цветаева ещё раньше предскажет трагизм его судьбы:

     Я с вызовом ношу его кольцо!

          Да, в Вечности – жена, не на бумаге –

          Его чрезмерно узкое лицо

      Подобно шпаге.

     Безмолвен рот его, углами вниз,

     Мучительно – великолепны брови.

     В его лице трагически слились

     Две древних крови.

     Он тонок первой тонкостью ветвей

     Его глаза – прекрасно – бесполезны! –

     Под крыльями раскинутых бровей –

     Две бездны.

     В его лице я рыцарству верна,

-              Всем вам, кто жил и умирал без страху! – 

     Такие – в роковые времена –

     Слагают стансы – и идут на плаху.

     Стихотворение С.Эфрону написано в счастливые дни, в 1914 году в Коктебеле. И, не смотря на трагизм судьбы, Эфрон был всегда прекрасен для неё самой, для Цветаевой.

     Во время разлуки всё сильнее звучит сила любящей женщины:

     Пригвожена к позорному столбу.

     Я всё ж скажу, что я тебя люблю.

     Нельзя не отметить стихотворение «Мой милый, что тебе я сделала».

     Поэт  щедро использует контрасты для раскрытия оскорблённого мира женщины. Глубина мысли в стихах подчёркивает цветаевское решение: женщина всегда права, когда страдает, женщина всегда прекрасна, когда любит

     Существует мнение, что в революционные года в творчестве Цветаевой доминировали личностные мотивы, а точнее любовная лирика. Тоска и тревога за мужа определяла строй влюблённой души поэта.

     Сижу без света, и без хлеба,

     И без воды.

     Затем и посылает беды

     Бог, что живой меня на небо

     Взять замышляет за труды.

     Сижу, - с утра ни корки чёрствой –

     Мечту такую полюбя,

     Что – может – всем своим покорством

-             Мой Воин ! – выкуплю тебя.

          Чего здесь больше – боли за свой народ или мольбы за своего любимого ?

       Измученная разлукой с мужем, она , наконец, 14 июня 1921 года получила письмо от С.Эфрона. Цветаева делает решительный шаг ехать к мужу. Сначала она с дочерью Ариадной едет в Берлин.

     В эмиграции Цветаева переводит дух после четырёхлетнеё изнурительной борьбы за хлеб и тепло домашнего очага. После четырёхлетней тревоги за жизнь мужа, она не может не ощущать облегчения. Муж уцелел, он рядом, он делит, насколько может, тяготы и хлопоты нового нелёгкого быта.

     Но понадобилось совсем немного времени, чтобы стало ясно: на смену прежним испытаниям шли другие. За 4 года разлуки Цветаева, конечно, не могла забыть, что семейная жизнь в предреволюционные годы уже не была идиллической, но издали, в разлуке, казалось, что теперь, может быть, всё будет иначе. И в письме к Волошину она пишет: «Встретились мы с ним, как если бы расстались вчера».

     Приходится предположить, что, как и «вчера», их совместная жизнь оказалась непроста. И Цветаевой снова пришлось убедиться, что сама она мало пригодна для домашнего счастья.

     Через месяц с небольшим после приезда уже в Чехию написано стихотворение «Берегись».

     Но тесна вдвоём

     Даже радость утр.

     Оттолкнувшись лбом

     И подавшись внутрь…

     Что бы мы ни знали об увлечениях Цветаевой. Часто воплощавшихся лишь в письмах, стихах, она была правдива, когда говорила о себе, как о человеке протестантского долга, всю жизнь прожившей в «вольной неволе». Сергей был её «доля», её судьба. Заботиться о нём, делить время беды – это сама Марина называла: верность. «Долю и волю»,»дорогую несвободу» в лоне семьи она будет обсуждать в одном из писем Б.Пастернаку 1926 года. И там же, не договаривая, признаётся в глубочайшей неутолённости сердечного чувства…

     Увлечения М.Цветаевой сменяются. И каждый раз она обрывается с горы и разбивается вдребезги. «Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи – те самые сердечные, серебряные дребезги».

     Кто знает, как растут стихи, и что поэту для этого нужно.

     Между прочим, при всех её падениях и взлётах, при всех разочарованиях и увлечениях всегда присутствует Сергей Яковлевич Эфрон. Им трудно было вырваться из рокового круга взаимопритяжения и взаимоотталкивания.

     Быть может, Сергей Яковлевич был для Марины Ивановны той спасительной гаванью, где она могла укрыться от штормов и бурь. При всех полётах, поисках, непостоянствах нужно было что-то постоянное, неизменное…

     Вначале их совместной жизни она сказала: «Только при нём я могу жить так, как живу – совершенно свободная…» Так оно и было…

     Но, может быть, она его действительно любила единственного в жизни. Ариадна Эфрон в воспоминаниях писала: «Мама за всю свою жизнь правильно поняла одного единственного человека – папу, то есть, понимая, любила и уважала, всю свою жизнь».

     И он был единственным, кто её понял, действительно любил и чтил как поэта. Его не устрашили ни её « безмерность», ни её «неисчислимое множество». Он умел понять всю сложность, противоречивость, особость, непохожесть на других. Он раз и навсегда признал её превосходство над собой.

     Как можно определить чувство, сопровождавшее Цветаеву всю жизнь, связавшее её с мужем, С.Я.Эфроном ? Только обращаясь к её стихам, можно понять её чувства, её любовь, её душу.

     Нам волей роковых стечений

     Друг друга суждено узнать

     История взаимоотношений М.Цветаевой и С.Эфрона – это история любви ХХ века. Эта любовь принесла Марине Цветаевой и боль разочарования, и радость рождения первенца – дочери Ариадны. Всю жизнь поэтесса ощущала непостижимую связанность, взаимозависимость, нерасторжимость их судеб. Именно об этом она писала в стихотворении 1921 года.

      Не для тысячи судеб –

     Для единой родимся.

     Ближе, чем с ладони хлеб

     Так с тобою сходимся

     …Так вдвоём и канем в ночь:

     Одноколыбельники.

     Верность этому чувству и была одной из причин возвращения Цветаевой в Россию, где ждала её неминуемая погибель.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     Свою судьбу Марина Цветаева предсказала сама, и очень рано.

         Моим стихам, написанным так рано,

     …Настанет свой черёд…

     Она предсказала собственное долгое забвение, а потом славу. «Я всё знала», –писала она, - отродясь…»

     Сегодня Марину Цветаеву знают и любят миллионы людей во всём мире. Её поэзия вошла в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни.

     В своих стихах, в жизни, в быту, в любви Цветаева была романтиком. В них звучит во времени полный скорбного достоинства голос:

     Золото моих волос

     Тихо переходит в седость.

     Не жалейте: всё сбылось,

     Всё в груди слилось и спелось.

     Спелось – как вся даль слилась

     В стонущей трубе окраины.

     Господи! Душа сбылась, -

     Умысел Твой самый тайный.

     «Не знаю, - писала она в воспоминаниях о Мандельштаме, - нужны ли вообще бытовые подстрочники к стихам: кто – когда – где – с кем – при каких обстоятельствах – и т.д.

     Стихи и быт перемололи и отбросили, и вот из уцелевших отсевков, за которыми ползает, вроде как на коленках, биограф тщится создать бывшее. К чему? Приблизить к нам живого поэта. Да разве он не знает, что поэт в стихах – живой,  по существу – далёкий».

     И поэтому к поэзии надо идти путями поэзии. «Возьмите стихи – это и есть моя жизнь», - писала она Б.Пастернаку.

     Кажется Цветаева близко знала каждого настоящего поэта. Она понимала их изнутри.

     Прадеду – товарка:

     В той же мастерской!

     Каждая помарка –

     Как своей рукой…

-         это сказала Цветаева о Пушкине, но это определяет её отношение ко всем, кто занимался «струнным ремеслом».

К любому из них она могла подойти, познакомиться, с любым найти общие темы для разговора. Субъективно, всё написанное Цветаевой о поэтах и людях, близких к литературе – это мир её сущности, её Бытия.

     Сбылась Душа, сбылась Любовь Марины Цветаевой. Сбылась стихия слова и чувства поэта. Развёрстанность поэта Цветаевой в жизни вылилось в её творчество. Цветаева живёт в своих стихах, в «нерукотворном памятнике» собственного творчества.

     На трудных тропах бытия

     Мой спутник – молодость моя.

     Бегут, как дети, по бокам

     Ум с глупостью, в серёдке – сам

     А впереди – крылатый взмах.

     Любовь на золотых крылах.

     А этот шелест за спиной,

     То поступь вечность за мной.

                       ( стихотворение «Тропы бытия»)

Л И Т Е Р А Т У Р А

М.Цветаева. Собрание сочинений.

Б.Пастернак. Избранное. – М.: Просвещение, 1991.

М.Белкина. Скрещение судеб. – М.: Книга, 1988.

Л.Белова.  «И было сразу обаянье»: Об увлечениях М.Цветаевой. – Мир женщины, № 10 1997 год.

И.Кудрова. Версты и дали…М.Цветаева. – М.: Сов. Россия, 1991.

Т.Ю.Максимова. Поэзия Цветаевой. Путь от личных переживаний к широкому обощению.

Л.Г.Федосеева. Марина Цветаева. Путь в вечность. – М.: Знание. Литература, № 4. 1992 год, с. 7-46.

В.Лосская. Марина Цветаева в жизни. – Культура и традиции, 1992.

В.Швейцер. Быт и бытие М.Цветаевой. – М.: С.Пб.: Интерпринт, 1992.

Баевский В.С. «Генералам 12 года» М.Цветаевой Изв.Рос. А.Н.Сер. лит. и яз. – 1992. – Т51;

Белкина М. М.Цветаева: «В ломоту жатв – зачем рождаем?» Комс.правда. – 1991. – 31 авг.;

Белова М. «Мятежница лбом и чревом»: О М.Цветаевой – сегодня Лит.Рассия. – 1991. - № 41 с.8-9;

Белянчикова М. «Одна из всех…» (О поэзии М.Цветаевой). Дон. – 1989. 1 с.169-175.;

Кн. Сергей Волконский – М.Цветаева: История одной дружбы. Октябрь 1991. № 8 с.169-188;

Гаспаров М.Л. Слово между мелодией и ритмом: Об одной лит. встрече М.Цв. и А.Белого. Рус.речь – 1989. № 4. с.3-4;

Голицына В.Н. М.Цв. о А.Блоке: (Цикл. «Стихи к Блоку») Ст.1. Учен.зап.Тарт.ун-та. – 1985. – Вып.657. – с.113-125;

Козлова Л. По вольному следу воды родниковой: К истокам личности М.Цв. Звезда. – 1987. - № 8. – с.177-181.;

Крыщук Н. «И может быть, Вы бы даже меня любили».: о М.Цветаевой. П.С. – 1996. – 26 сент. – с.3;

Кудрова И. Соперницы: (Об особенностях творчества А.А.Ахматовой и М.И.Цветаевой). Нева. – 1992. - № 9. – с.250 – 259.;

Лаврин А. «Слышнее всех разлук…»: (О дружбе поэтов А.А.Тарковского и М.И.Цветаевой) Лит.Россия. 1987. – 26 июня (№26) с.17;

Маргулев А. «В молчаньи твоего ухода упрек невысказанный есть…»: (О М.И.Цветаевой и Б.Л.Пастернака) Независимая газета. – 1993. – 2 марта. – с.7;

Невзглядова Е. «Чем? Крылами»: По поводу переписки Цветаевой с Рильке и Пастернаком. Звезда. – 1996. - № 9 – с.228-233;

Осоргин М. Поэт Марина Цветаева: (Эссе: Публикация) Лит.газ. – 1989. 6 дек. (№49) – с.6;

Саакянц А. «Бессонная моя душа…»: Новое о М.Цветаевой. Огонёк. 1984. №20. с.28-29;

Саакянц А.А. «Правда всего существа…»: (О творческом пути М.И.Цветаевой. Беседа с литературоведом А.А. Саакянц) Записал А.Щупалов. В мире книг. – 1987. - № 1. – с.41-43.

СОДЕРЖАНИЕ

1.     Введение.

2.     «Твоя любовь была ошибкой» (Близкий друг, поэт Эллис – Лев Львович Кобылинский)

3.     «Безнадёжно – взрослый Вы ?» (Эпоха Максимилиана Волошина)

4.     «Вы мой самый любимый поэт» (Влюблённость в больших поэтов своего времени – А.Ахматову, О.Мандельштама, А.Блока)

5.     «Порода!- узнаю тебя» (Истинные аристократы в жизни М.Цветаевой – К.Д.Бальмонт, А.А.Стахович, С.М.Волконский)

6.     «Дуновение – вдохновения» (Встреча с Душой поэта А.Белого и редактором «Геликона» – Вишняком).

7.     Романы в письмах. (А.Бахрах, Б.Пастернак, Р.Рильке)

8.     «Был живой родник» (Последние желания М.Цветаевой – потратить душу: Е.Б.Тагер, А.Тарковский)

9.     «В его лице я рыцарству верна» (Постоянная и неизменная любовь Марины Цветаевой – С.Я.Эфрон)

10. Заключение.

Приложение.

Тема: Тема детства в творчестве поэта М.И.Цветаевой. "Мы цепи таинственные звенья…"

Цели:

Оборудование:

1)     портрет М.И.Цветаевой,

2)     портрет Цветаевой и Эфрона,

3)     дом в Борисоглебском переулке,

4)     портрет Цветаевой с дочерью,

5)     портрет Ариадны Эфрон.

Ход урока.

В.С.У.

          Марина Ивановна Цветаева - звезда первой величины на русском поэтическом небосклоне, а по мнению поэта, лауреата Нобелевской премии И.А.Бродского, самый крупный поэт ХХ столетия.

          Цветаева начала писать рано, первую книгу ("Вечерний альбом") выпустила, когда ей исполнилось 18 лет (1810 г.)  Её хвалил поэт Валерий Брюсов, с интересом отзывался Николай Гумилёв, с дружеским участием отнёсся Максимилиан Волошин.

          В 1912 г. вышла вторая книга "Волшебный фонарь". Так начинался её блистательный литературный путь, который оборвался вместе с жизнью 31 августа 1941 года.

За три десятилетия литературной деятельности М.Цветаева написала много: 800 лирических стихотворений, 17 поэм, 8 драматических произведений, 50 произведений в прозе, свыше 1000 писем. Чего никогда не писала Цветаева? Стихов для детей. Но во многих её стихах пронзительно звучит тема детства.

        Осень в Тарусе

Ясное утро не жарко,

Лугом бежишь налегке.

Медленно тянется барка

Вниз по Оке.

Несколько слов поневоле

Всё повторяешь подряд.

Где-то бубенчики в поле

Слабо звенят.

В поле звенят? На лугу ли?

Едут на молотьбу?

Глазки на миг заглянули

В чью-то судьбу.

Синяя даль между сосен,

Говор и гул на гумне…

И улыбается осень

Нашей весне.

Жизнь распахнулась, но всё же…

Ах, золотые деньки!

Как далеки они, Боже!

Господи, как далеки!

          В этом стихотворении М.Цветаева вспоминает свои золотые деньки детства, проведённые на даче в Тарусе.

          Цикл стихов "Детство" и стихи, посвящённые дочери, открывают нам более близкую и понятную Цветаеву.

          А стихи о Москве звучат по-новому в контексте данной темы. Итак: Москва. Начало ХХ столетия. Девочка из Трёхпрудного переулка, переполненная жизненными впечатлениями, пишет о себе. Чтобы понять себя. У девочки есть младшая сестра Анастасия - Ася; папа - известный искусствовед И.В.Цветаев; мама - талантливая музыкантша М.А., после 1916 года, память о ней, Москва с Тверскою улицей и памятником А.С.Пушкина на Тверском бульваре. Особое место в её жизни всегда занимала сестра.

                   Паром

Тёмной ночью в тарантасе

Едем с фонарём.

"Ася, спишь?"

Не спится Асе:

Впереди паром!

Едем шагом (в гору тяжко),

В сонном поле гром.

"Ася, слышишь?"

Спит, бедняжка,

Проспала паром!

В темноте Ока блеснула

Жидким серебром.

Ася глазки разомкнула…

"Подавай паром!"

             Слёзы

Слёзы? Мы плачем в тёмной передней,

Где канделябра никто не зажёг;

Плачем о том, что на крыше соседней

Стаял снежок;

Плачем о юных, о вешних берёзках,

О несмолкающем звоне в тени;

Плачем, как дети, о всех отголосках

В майские дни.

Только слезами мы путь обозначим

В мир упоений, не данный судьбой…

И над озябшим котёнком мы плачем,

Как над собой.

Отнято всё, - и покой, и молчанье.

Милый, ты много из сердца унёс!

Но не успел унести на прощанье

Несколько слёз.

          В классе.

Скомкали фартук холодные ручки,

Вся побледнела, дрожит баловница.

Бабушка будет печальна:

                                у внучки

Вдруг - единица!

Смотрит учитель, как будто не веря

Этим слезам в опустившимся взоре.

Ах, единица - большая потеря!

Первое горе!

Слёзка за слёзкой упали, сверкая,

В белых кругах уплывает страница…

Разве учитель узнает, какая

Боль - единица?

          В 1911 году, в мае, М.Цветаева гостит в Коктебеле у Максимилиана Волошина. Там она встречает высокого красивого юношу. Его большие голубые глаза пленяют Марину. Он помогает ей собирать камни. Она загадывает, что если незнакомец найдёт сердолик, то она выйдет за него замуж. Так и случилось. В январе 1912 г. в Москве, в Палашевской церкви, они обвенчались. Так М.Цветаева стала женой С.Эфрона. Кончилось детство Марины. Из девочки, пишущей стихи, стала поэтом, идущим своим путём.

         Но тема детства, старого дома всегда стучала в сердце М.И.Цветаевой. Дом в Трёхпрудном - это особый мир М.Цветаевой, это её душа.

Ты, чьи сны ещё непробудны,

Чьи движенья ещё тихи,

В переулок сходи Трёхпрудный,

Если любишь мои стихи.

О, как солнечно и как звёздно

Начат жизненный первый том,

Умоляю - пока не поздно,

Приходи посмотреть наш дом!

Будет скоро мир погублен,

Погляди на него тайком,

Пока тополь ещё не срублен

И не продан ещё наш дом.

Этот тополь! Под ним ютятся

Наши детские вечера.

Этот тополь среди акаций

Цвета пепла и серебра.

Этот мир невозвратно - чудный

Ты застанешь ещё, спеши!

В переулок сходи Трёхпрудный.

В эту душу моей души.

(Фотография дома в Борисоглебском переулке)

          Во время революции 1917 года дом наполовину сгорел, после был растащен на дрова.

          Замужество разбудило новую Цветаеву. В стихах появляются новые темы. Центром внимания и любви становится дочь Аля - Ариадна (названная в честь героини греческой легенды о Минотавре).

               Аля

Аля! - Маленькая тень

На огромном горизонте

Тщетно говорю: не троньте.

Будет день -

Милый, грустный и большой,

День, когда от жизни рядом

Вся ты оторвёшься взглядом

И душой…

                                (Феодосия 13 ноября 1913 г.)

     Але

Ты будешь невинной, тонкой,

Прелестной - и всем чужой,

Пленительной амазонкой,

Стремительной госпожой.

И косы свои, пожалуй,

Ты будешь носить, как шлем,

Ты будешь царицей бала -

И всех молодых поэм…

                                (5 июня 1914 г.)

        Але

А когда - когда - нибудь -

                     как в воду

И тебя потянет в вечный путь

Оправдай змеиную породу:

Дом - меня - мои стихи - забудь

Знай одно: что завтра будешь старой.

…

Знай одно: (твой взгляд широк от жара,

Паруса надулись - добрый путь!)

Знай одно: что завтра будешь старой,

Остальное, деточка, - забудь.

                                (11 июня 1917 г.)

          1917 год. Февральская, а затем Октябрьская революции. С.Эфрон - в эмиграции. У Марины родилась вторая дочь, Ирина, которая вскоре умерла.

           Безденежье, бездомность, голод, страх. Аля всегда рядом. Друг, помощник, собеседник. Она благодарна Але за то, что она есть, что всегда рядом.

Не знаю, - где ты и где я.

Те же песни и те же заботы.

Такие с тобой друзья!

Такие с тобой сироты!

И как хорошо нам вдвоём -

Бездомным, бессонным и сирым…

Две птицы: чуть встали - поём,

Две странницы: кормимся миром.

                                             (1918 г.)

          Душевная сила любви и любви к красоте. Две поэтические души. Голод и холод - и вечное понимание, бодрая походка и улыбчивое лицо Али.

           Але.

В шитой серебром рубашке,

-         Грудь как звёздами унизана! -

Голова - цветочной чашечкой

Из серебряного выреза.

Очи - два пустынных озера,

Два Господних откровения -

На лице, туманно-розовом

От Войны и Вдохновения.

Ангел - ничего - все! - знающий,

Плоть - былинкою довольная,

Ты отца напоминаешь мне -

Тоже Ангела и Воина.

Может - все мое достоинство -

За руку с тобою странствовать.

-         Помолись о нашем Воинстве

Завтра утром, на Казанскую.

Литературно-музыкальный вечер, посвящённый творчеству М.Цветаевой

"Ты лети, мой конь ретивый…"

(Портрет М.Цветаевой, звучит музыка)

-         Русское имя Марина означает "морская":

Кто создан из камня, кто создан из глины,

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело - измена, мне имя - Марина,

Я - бренная пена морская.

Так говорила она о себе. И ещё сказала: "Я не верю стихам, которые льются "Рвутся - да!"

(Музыка затихает)

-         "Четырёхлетняя моя Маруся, - записывала в своём материнском дневнике Мария Александровна, - все ходит вокруг меня и складывает слова в рифмы, - может быть, будет поэт"

Детская забава искать звуковые подобия перешла в другую форму, стала выражаться на бумаге в виде стихотворных каракуль. Мария Александровна не на шутку встревожилась. Она учила Марину фортепьянной игре.

Ты лети, мой конь ретивый,

Чрез моря и чрез луга

И, потряхивая гривой,

Отнеси меня туда!

- Куда - туда? - смеётся: мать (торжествующе: не выйдет из меня поэта!), отец (добродушно)… смеётся брат и младшая сестра. А я - я, красная, как пион… сквозь слёзы - сначала молчу, потом - ору: "Туда - далеко! Туда - туда! И очень стыдно воровать мою тетрадь, а потом смеяться"

- Стихи она не переставала писать даже тогда, когда Мария Александровна отнимала и прятала от дочери чистые листы бумаги.

- И вот в один из московских летних дней 1910г. из Трёхпрудного переулка вышла невысокая гимназистка и направилась в Леонтьевский переулок, где помещалась типография Мамонтова. В руках у неё была внушительная стопка стихов, в душе - дерзость и нерешительность. (Портрет М.Цветаевой 1911-1913)

- В этот день, 26 сентября по старому стилю, Марине исполнилось 18 лет, она постучалась в двери русской литературы.

(На фоне тревожной музыки)

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я - поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет.

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В светилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти

- Нечитанным стихам! -

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берёт),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черёд.

- Через месяц в её руках была книга в сине-зелёной неказистой картонной обложке. Это первая книга Цветаевой - "Вечерний альбом".

          Наивность, первозданность, непосредственность подкупили читателей. Последовали отклики В.Брюсова, Н.Гумилёва, М.Волошина.

          1911 год. Цветаева решила бросить гимназию. Уехала в Крым, гостила у М.Волошина в Коктебеле. Здесь она встретила С.Эфрона. В январе 1912 года она вышла за него замуж.

(Портрет С.Эфрона)

           В сентябре 1912 г. у них родилась дочь Ариадна.

(Портрет М.Цветаевой с дочерью Ариадной, 1915 г.)

(Звучит музыка: И.С.Бах. Ария с вариациями. Гольдберг - вариации. Вариация № 14)

В огромном городе моём - ночь.

Из дома сонного иду - прочь.

И люди думают: жена, дочь, -

А я запомнил одно: ночь.

Июльский ветер мне метет - путь,

И где-то музыка в окне - чуть.

Ах, нынче ветру до зари - дуть.

Сквозь стенки тонкие груди - в грудь.

Есть чёрный тополь, и в окне - свет,

И звон на башне, и в руке - цвет,

И шаг вот этот - никому - в след,

И тень вот эта, а меня - нет.

Огни, - как нити золотых бус,

Ночного листика во рту - вкус.

Освободите от дневных уз,

Друзья, поймите, что я вам - снюсь.

          Это было счастливое, безоблачное время. Рядом - муж и две удивительные влюблённости в больших поэтов А.Ахматову и О.Мандельштама.

- Певучем граде моём купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий.

- И я дарю тебе свой колокольный град,

Ахматова! - и сердце своё в придачу.

          Однако поэтические влюблённости не могли заслонить глубины чувства к Сергею Эфрону.

               С.Э.

Я пришла к тебе чёрной полночью

За последней помощью.

Я бродяга, родства не помнящий,

Корабль тонущий.

В слободах моих - междуцарствие.

Чернецы коварствуют

Всяк рядится в одежды царские,

Псари - царствуют.

Кто земель моих не оспаривал?

Сторожей не спаивал?

Кто в ноги не варил варева,

Не жег - зарева?

Самозванцами, псами хищными,

Я дотла расхищена.

У ворот твоих, царь истинный,

Стою - нищая.

          Воспитанный в семье революционных деятелей, Сергей Эфрон сражался против революции в белой Добровольческой армии на Дону. Затем в эмиграции резко изменил свои взгляды, приехал в Советский Союз, но был арестован в октябре 1939 г. и погиб в лагерях ГУЛАГа. Тогда, в счастливые безоблачные дни 1914 г. в Коктебеле, Марина Цветаева предскажет трагизм его судьбы.

В его лице я рыцарству верна,

Всем вам, кто жил и умирал без страху. -

Такие в роковые времена -

Слагают стансы - и идут на плаху.

          Любовь в жизни М.Цветаевой насколько сильна, настолько трагична. Так чувствовать и любить умеет только Женщина. И кажется, что это стихи обо всех и только о тебе.

Вчера ещё в глаза глядел,

А нынче -  всё косится в сторону.

 Вчера ещё до птиц сидел, -

Все жаворонки нынче - вороны.

Я глупая, а ты умён,

Живой, а я остолбенелая.

О, вопль женщин всех времён:

"Мой милый, что тебе я сделала?"

И слёзы ей - вода, и кровь -

Вода, - в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха - любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,

Увозит их дорога белая…

И стоп стоит вдоль всей земли:

"Мой милый, что тебе я сделала?"

          Анна Ахматова сказала как-то: "Способных поэтов не бывает! Или поэт, или нет! Это не та работа, когда, вставши рано по утру, умывшись, садишься за стол: дай, дескать, потружусь. Стихи - это катастрофа. Только так они пишутся".

          Это были удивительно живые стихи о пережитом, о выстраданном - о потрясениях.

          Период с 1917 по 1922 год оказался необычайно продуктивным. Только за первые три года она написала более 300 стихотворений, поэму-сказку "Царь-девица", шесть романтических пьес, цикл "Дон".

          Цветаева не поняла и не приняла Октябрьской революции. Показалось, что почва выбита из-под ног. Эмигрировала.

          В мае 1922 г. Цветаева вместе с дочерью попадает в Берлин. Затем были Прага и Франция и 13 лет жизни в эмиграции. Трудной жизни.

(Звучит лютня Г.Найзидлер. Чакона)

          Из чешских дневников Ариадны Эфрон: Мы с Мариной - на реке. По воде идут неизвестно куда полуволны, полурябь. Приближаемся к пенным порожкам, проходим под мостом, где гремит эхо. Сырая тропинка между ив, как коридор…  Тихо и осторожно, с камня на камень, подбираемся к какому-то дереву, которое Марина заранее уже любит. Вот оно близится, и через 2 минуты мы сидим на пригорке под ним..

          Я хочу поговорить с Мариной, но она говорит: "Помолчи, дай послушать воду!"

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверстую вдали.

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

Остынет всё, что пело и боролось,

Смеялось и рвалось:

И зелень глаз моих, и нежный голос,

И золото волос.

И будет жизнь с её насущным хлебом,

С забывчивости дня,

И будет все, как будто бы под небом

И не было меня.

Изменчивой, как дети, в каждой мине,

И так недолго злой,

Любившей час, когда дрова в камине

Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,

И колокол в селе,

Меня, такой живой и настоящей

На ласковой земле.

К вам всем (что мне ни в чём не знавшей меры,

Чужие и свои),

Я обращаюсь с требованием Веры,

И с просьбой о Любви.

За то, что мне прямая неизбежность

Прощение обид,

За всю мою безудержную нежность,

И слишком гордый вид.

За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру.

- Послушайте! Ещё меня любите

За то, что я умру.

(Музыка стихает)

         Летом 1939 г. Цветаева приезжает с сыном в Москву. Сразу же на неё наваливается тяжёлая весть - арестовали сестру Асю. Живёт Марина в подмосковном Большево с Алей, сыном Георгием, которого они звали Муром, и Сергеем Яковлевичем, который был болен и находился в подавленном настроении.

          Цветаева в дневнике отмечает: "Погреб: 100 раз в день. Когда писать?.. Безумная жара, которой не замечаю: ручьи пота и слёз в посудный таз."

          И вдруг в августе арестовывают Ариадну, в октябре - Сергея Эфрона.

          "Причиной моего возвращения на родину было дать моему сыну Родину и будущность. И желание работать дома."

          А вот более поздняя запись: "Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче, чем я. Боюсь всего: глаз, черноты, шага, а больше всего себя… Я не хочу умереть, я хочу не быть…"

          Из воспоминаний Али Эфрон: "Счастьем была наша семейная сказка - импровизация, которую Марина и Серёжа рассказывали мне перед сном, когда я себя хорошо вела… Это была длинная звериная повесть с приключениями… Начало её терялось в юности моих родителей и в моём раннем детстве: Серёжа замечательно изображал Льва и Обезьяну, Марина - Кошку и Рысь… Издавна и нежно повелось - Марина звала Серёжу Львом, он её - Рысью, Рысихой…"

(И.С.Бах. Ария с вариациями)

(Гольдберг - вариации)

Вариация № 14.

          "Милая Рысь, так как сегодня твоё рождение, поздравляю тебя и забываю все твои обиды. Хоть ты теперь и старая тридцатилетняя рысь, но сидишь крепко на спине… Я тебе подарила коробку спичек, свою картинку льва в пустыне, грушу и три тетрадки…"

           (Музыка затихает)

          Когда началась В.О.в, пароход по Каме привёз Марину Ивановну с сыном в Елабугу 21 августа 1941 года (остальных поместили на другом берегу в Чистополе)

Там она встретила как-то Л.Чуковскую.

-         Одному я рада, - сказала та, - Ахматова сейчас в Чистополе. Надеюсь, ей выпала другая участь. Здесь она непременно погибла бы.

-         По-че-му? - раздельно и отчётливо выговорила Марина Ивановна.

-         Потому что не справится ей со здешним бытом. Она ведь ничего не умеет…

И вдруг увидела как исказилось серое лицо Марины.

- А вы думаете, я - могу?

          В архивах сохранился тонкий листок бумаги - даже не листок - половинка листка, вырванного из школьной тетради:

"В совет Литфонда.

Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда.

М.Цветаева. 26 августа 1941 г."

          Место судомойки ей не дали.

(Портрет М.Цветаевой. 1941 г.)

          После ареста Али, гибели мужа, силам пришёл конец, а тут - война, эвакуация, безысходная нищета, унижения, Елабуга…

"Я когда-то умела писать стихи, теперь разучилась…"

"Какая страшная улица"

"Я ничего не могу…"

"Мыть посуду я ещё могу…"

31 августа 1941 г. М.И.Цветаева ушла из жизни. Её самоубийство в Елабуге прозвучало как отказ от жизни, куда её выбросили.

Знаю, умру на заре! На которой из двух,

Вместе с которой из двух - не решить по заказу!

Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух,

Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

Пляшущим шагом прошла по земле! - Неба дочь!

С полным передником роз! - Ни ростка не наруша!

Знаю умру на заре! - Ястребиную ночь

Бог не пошлёт по мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,

В щедрое небо рванусь за последним приветом.

Прорезь зари - и ответной улыбки прорез…

Я и в предсмертной икоте останусь поэтом.

(Музыка звучит громче)

ЛИТЕРАТУРА

Цветаева М.И. Собрание сочинений в 7 томах - М.: Элис Лан, 1994 г.

Цветаева А.И. Воспоминания. - М.: Советский писатель, 1983 г.

Саакянц А.М. Цветаева: страницы жизни и творчества (1910-1922) - М.: Советский писатель, 1986 г., с.18

Эфрон А.С. О Марине Цветаевой: Воспоминания дочери. - М.: Советский писатель, 1989 г.

Бродский И.А. О Марине Цветаевой. Новый мир - 1991 г. № 2, с. 156

Лосская В. Марина Цветаева в жизни. - М.: Культура и традиции, 1992 г.

Ж.- сборник сценариев для библиотек. Читаем, учимся, играем. № 5, 2001г., с. 31-37 - М.:

Литературно-музыкальная композиция

"Красною кистью рябина зажглась…"

Оформление:

Портрет Цветаевой, пианино, подсвечник, листья клёна, рябины, сборники стихотворений А.С.Пушкина, А.А.Блока, М.И.Цветаевой.

          26 сентября 1882 года в семье В.И.Цветаева, профессора Московского университета, директора Румянцевского музея изящных искусств, и М.А.Мейн, замечательной пианистки, родилась дочь М.И.Цветаева.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоаны Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

          "Когда вместо желанного, предрешённого, почти приказанного сына Александра родилась всего только я, мать сказала: "По крайней мере, будет музыкантша". Первым словом, которое я произнесла, было слово "гамма", мать только подтвердила: "Я так и знала" - и тут же принялась учить меня музыке.

(муз. Е. Доги из к/ф "Гонки по вертикали")

Кто создан из камня, кто создан из глины, -

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело - измена, мне имя - Марина,

Я - бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти -

Тем горб и надгробные плиты…

В купели морской крещена - и в полёте

Своём - непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети.

Пробьётся мое своеволье.

Меня - видишь кудри беспутные эти? -

Зимою не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,

Я с каждой волной - воскресаю!

Да здравствует пена - весёлая пена…

Высокая пена морская!

          Шло время. Марина из девочки с глазами цвета крыжовника превратилась в девушку. Интерес к музыке постепенно угасает, особенно после смерти матери. Появляется страсть - книги. С 6 лет Муся (так звали Марину домашние) писала стихи. Теперь эта любовь захватывает её целиком.

(Музыка Шопена)

          А.Цветаева, сестра Марины, вспоминает: "В комнате матери висел портрет бабушки - польки Марии Лукиничны Бернацкой, умершей рано. Темноокое, с тяжёлыми веками, печальное лицо с точно кистью проведёнными бровями, правильными, милыми чертами, добрым, горечью тронутым ртом. Марина позже посвятит ей одно из своих стихотворений.

Продолговатый и твёрдый овал,

Чёрного платья раструбы …

Юная бабушка! - Кто целовал

Ваши надменные губы?

Уки, которые в залах дворца

Вальсы Шопена играли…

По сторонам ледяного лица -

Локоны, в виде спирали.

Взгляд, к обороне готовый.

Юные женщины так не глядят.

Юная бабушка, кто вы?

Сколько возможностей вы унесли,

И невозможностей - сколько? -

В ненасытимую прорву земли,

Двадцатилетняя полька!

День был невинен, и ветер был свеж,

Тёмные звёзды погасли.

- Бабушка! - Этот жестокий мятеж

В сердце моём - не от вас ли?

          Одной из страстей Марины, духовной опорой гордой, тонкой, мятежной души стало увлечение А.С.Пушкиным. Великому русскому поэту Цветаева посвятила цикл стихотворений "Стихи к Пушкину", ессе "Мой Пушкин", "Пушкин и Пугачев"

Нет, бил барабан перед смутным полком,

Когда мы вождя хоронили:

То зубы царевы над мёртвым певцом

Почётную дробь выводили.

Такой уж почёт, что ближайшим друзьям -

Нет места. В изглавьи, в изножьи,

И справа, и слева - ручищи по швам -

Жандармские груди и рожи.

Не дивно ли - и на тишайшем из  нож

Пребыть поднадзорным мальчишкой?

На что-то, на что-то, на что-то похож

Почёт сей, почётно - да слишком!

Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,

Монарх по поэте печётся.

Почётно - почётно - почётно - архи -

Почётно - почётно - до чёрту!

Кого ж это так - точно воры вора.

Пристреленного - выносили?

Изменника? Нет. С проходного двора -

Умнейшего мужа России.

          М.Цветаева принадлежала к людям этой эпохи, которая была необычайна сама по себе и делала необычными всех, живущих в ней. Поэтесса была знакома с В.Брюсовым, М.Горьким, В.Маяковским, Б.Пастернаком, А.Ахматовой. Им она посвящала свои стихи. Особенно любовью проникнуты строки, посвящённые её поэтическому кумиру - А.Блоку.

Имя твоё - птица в руке,

Имя твоё - льдинка на языке.

Одно - единственное движение губ.

Имя твоё - пять букв.

Мячик, пойманный на лету.

Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В лёгком щёлканье ночных копыт

Громкое имя твоё гремит.

И назовёт его нам в висок

Звонко щёлкающий курок.

Имя твоё, - ах, нельзя! -

Имя твоё - поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век

Имя твоё - поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток

С именем твоим - сон глубок.

          1906 г. Марина знакомится со своей судьбой, своей долей - С.Эфроном. Именно её любимому, другу и мужу, будут посвящены лучшие стихи.

(Музыка А.Петрова из к/ф "Жестокий романс")

Я с вызовом ношу его кольцо!

Да, в Вечности - жена, не на бумаге! -

Чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно - великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза - прекрасно - бесполезны

Под крыльями раскинутых бровей -

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,

- Всем вам, кто жил и умирал без страху! -

Такие - в роковые времена -

Слагают стансы - и идут на плаху.

(Портрет С.Эфрона)

(Е.Доги. Вальс из к/ф "Мой ласковый и нежный зверь")

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я  больна не вами,

Что никогда тяжёлый шар земной

Не уплывёт под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной -

Распущенной - и не играть словами.

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится ещё, что вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что вас не целую.

Что имя нежное моё, мой нежный, не

Упоминаете ни днём, ни ночью - всуе.

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами : аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня - не зная сами! -

Так любите: за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не - гулянья под луной,

За солнце, не у нас над головами, -

За то, что вы больны - увы! - не мной,

За то, что я больна - увы! - не вами.

          1913 г. Крым. Коктебель. Рядом с Мариной её друзья, любимый и дочь Аля (Ариадна). Это время расцвета Марининой красоты. Она знает себе цену во внешнем очаровании, как с детства знала её - во внутреннем.

В огромном липовом саду -

Невинном и старинном -

Я с мандолиною иду

В наряде очень длинном.

Вдыхая тёплый запах нив

И зреющей малины,

Едва придерживая гриф

Старинной мандолины.

Прибором кудри разделив…

Тугого шёлка шорох,

Глубоко вырезанный лиф

И юбка в пышных сборах.

Мой шаг изнежен и устал,

И сан, как гибкий стержень,

 Склоняется на пьедестал,

Где кто-то ниц повержен.

Упавшие колчан и лук

На зелени так белы!

И топчет узкий мой каблук

Невидимые стрелы…

          Стихи М.Цветаевой мелодичны, задушевны, чарующи, музыкальны. К ним обращаются композиторы, и тогда они превращаются в удивительные по красоте романсы.

(Гаснут свечи. Звучит романс А.Петрова "Под лаской плюшевого пледа")

          1917 год разлучил Марину и Анастасию на 3,5 года.

Я эту книгу поручаю ветру

И встречным журавлям.

Давным-давно - перекричать разлуку -

Я голос сорвала.

Я эту книгу, как бутылку в волны,

Кидаю в вихрь войн,

Пусть странствует она - свечой на праздник -

Вот так: из длани в длань.

О , ветер, ветер, верный мой свидетель,

До милых донеси.